Люба-Любовь. Потомку о моей жизни - Михаил Качан

Пять домов, в одном из которых жили Миниовичи, стояли на отшибе на пустыре за военным городком параллельно его забору на довольно большом расстоянии от него. От домов к узкой калитке в заборе вела протоптанная тропинка, через которую и попадали в военный городок. Чтобы попасть в город, надо было пройти этот пустырь по тропинке, пересечь военный городок, а потом через другую калитку попасть на еще один пустырь между военным городком и улицами города.

Пока Инна занималась своим туалетом, поднялся ветер. Он задул со страшной силой, поднимая тучи снега.

Девушки не поверили сразу, что теперь им не дойти до школы, надели валенки и зимние пальто, чтобы идти на вечер. Мама Инны Миниович не хотела их пускать, умоляла не выходить из дома, даже поплакала, но девушки ее не послушались. А отца Инны дома не было, он, как и Николай Исаакович, дежурил в этот предновогодний вечер в части.

И вот 31 декабря часов в шесть вечера Любочка со своей подругой открыли дверь, и сделали несколько шагов по пустырю между домами и забором военного городка, чтобы попасть на тропинку. Но уже не было видно ни забора, ни калитки в нем, ни тропинки. Пурга была такой сильной, что Любочке показалось, что они остались одни в поле. Даже дома, из которого они только что вышли, совсем не было видно.

Держась друг за друга, девушки сделали еще несколько шагов и сразу поняли, что не знают, куда идти дальше – ничего не было видно. Даже пальцев вытянутой руки. Слева, справа, сзади и спереди стояла сплошная стена крутящегося снега. Ветер сбивал с ног. Снег был сухой и колючий. Ветер метал его прямо в лицо, забивая глаза, нос, рот, не давая дышать. Надо было прикрывать руками рот, нос, глаза. На мгновение они расцепили руки и сразу потеряли друг друга. Обе начали кричать и громко звать друг друга, но их голоса сразу терялись в вое пурги. Все же они случайно наткнулись друг на друга, и теперь уже не расцепляли рук, боясь потеряться еще раз.

Они услышали выстрелы. Стреляли, чтобы люди могли ориентироваться хотя бы по звуку.

Девушки поняли, что им никогда не дойти до калитки. Пересечь по занесенной снегом тропинке большой пустырь, а потом найти калитку в длинном заборе военного городка было невозможно.

– Нам надо возвращаться. Даже если мы дойдем до забора, мы не найдем калитки, – сказала Люба.

Она уже поняла, что они и до забора не дойдут.

Девушки решили вернуться в дом Миниовичей, но в какую сторону надо было идти, они уже не понимали. Где был их дом? В какой стороне? Все стороны были одинаковыми. Всюду стеной стоял снег, гонимый ветром. Да, вокруг был ветер и снег. И ничего более. Ни каких-нибудь очертаний построек, ни огонька… А ведь они сделали всего несколько шагов…

Все-равно, на что-нибудь надо было решаться. И они решились, – повернули назад, к дому (так они считали) и пошли. Они сделали те несколько шагов, на которые отошли от дома, а потом еще столько, а потом еще больше, понимая, что идут куда-то не туда, но, все же надеясь, что наткнутся на дома. А что было делать? Еще раз поворачивать назад и идти в никуда? А ветер сбивал с ног, пригибал к земле, заставлял наклонять голову вниз, приходилось чуть не ползти, потому что идти уже было невозможно. И сил оставалось все меньше и меньше.

Но девушкам нашим повезло. Они, когда уже надежда была потеряна, наткнулись-таки на стенку дома, ощупали ее руками, еще не веря, что это дом, и, прижимаясь к стене, не отпуская шершавой древесины, начали передвигаться ползком вдоль стены, чтобы достичь двери. Вскоре они доползли до нее и начали стучаться, так как дверь была заперта. Дверь приоткрылась, и на пороге показалась …соседка. И даже не та, что жила в соседнем доме, а та, что жила через дом.

Девушки думали, что они пришли обратно в дом Миниовичей, а это оказался даже не соседний.

Они сначала даже глазам не поверили. Оказалось, что они вслепую шли не к домам, а почти параллельно им. Хорошо, что немного под углом. Еще чуть-чуть, и они бы прошли мимо домов в чистое поле. И тогда они поняли, что были на волосок от смерти.

Они решили пробраться вдоль стен к дому Миниовичей. Было трудно, но все же значительно проще, чем блуждать в чистом поле – пять домов примыкали почти вплотную друг к другу, их разделяли лишь хозяйственные сарайчики. И вот, держась за стенки домов и сарайчиков, девушки добрались, наконец, до дома Миниовичей.

Мама Инны уже и не чаяла увидеть ее живой, она сидела и рыдала от горя. Можете себе представить, как она обрадовалась, увидев девушек живыми!

Любочка сразу позвонила отцу в штаб, где Николай Исаакович дежурил, и сообщила, что она жива, на вечер не пошла и пережидает пургу в доме Миниовичей. Отец решил немедленно сообщить об этом маме.

Он вышел из штаба и, как он потом рассказывал, в основном ползком «на пузе» добрался до своего дома, где оставались Берта Абрамовна и десятилетний Володя. Пятиминутный путь занял у него полчаса. А потом так же ползком вернулся в штаб. Служба есть служба.

А вечер в школе состоялся. Школа то была в городе, и дети, жившие в самом городе, до школы добрались. И только Люба и Инна, жившие вне города, не смогли попасть на встречу Нового года. Но какое счастье, что они проявили благоразумие и вернулись домой!

Пурга бушевала до утра 2-го января и потом, когда она кончилась, в Южно-Сахалинске собирали трупы замерзших в пургу людей. Особенно много погибло детей. Пурга началась внезапно, и дети, находившиеся на улицах города, не смогли вернуться домой. Люди замерзали прямо на улицах, рядом с домами. А что говорить о чистом поле?

Любочка до 2-го января была у Миниовичей. На второй день утром пурга прекратилась, снова ярко засветило солнце, но его лучи не попадали в окна дома Миниовичей, потому что они были полностью засыпаны снегом. На улицу нельзя было выйти, потому что двери не открывались, – мешал снег. Дом был занесен им по самую трубу.

А потом пришли солдаты и освободили их из снежного плена, откопав двери и, окна, прочистив дорожки, которые превратились в глубокие траншеи. Стенки их были выше человеческого роста.

Жизнь продолжалась, а это жуткое воспоминание о стихии снега и ветра, о пляшущих вокруг тебя стенах колючего снега, снеговых струях, больно бьющих тебе в лицо, плотном ветре, сбивающем с ног, осталось в памяти. А теперь в теплом уютном доме, греясь у печки, в которой горели, потрескивая, дрова, они ощущали бесконечную усталость и безмерную радость. Спасли сами себя, выдержали борьбу со стихией, преодолели, победили. И осталось понимание, как хрупка жизнь, которая дарована тебе…

Но было жалко, что не попали на Новогодний вечер. Ведь так к нему готовились!

Рыба и икра

Сказать, что рыбы на Сахалине было много, значит, ничего не сказать. Рыбы было очень-очень много, и она была очень-очень большая. Иногда длиной метра полтора, а то и более.

От рыбины Берта Абрамовна отрезала голову на уху, вынимала и солила икру, а остальное (представляете себе эту рыбину!) скармливала курам, которых держала в сарайчике. Куриное мясо потом пахло рыбой.

Николай Исаакович из рыбьих голов сам варил уху, – любимая еда! Рыбные консервы из кеты съедала кошка. Но бычки в томате, тогда они были в магазинах в изобилии, дети считали деликатесом и кошке не отдавали.

Майор Штерн плавает на Курилы

Район пограничного дивизиона был обширный: помимо Сахалина в него входили все Курильские острова. Время от времени Николай Исаакович посещал все посты на Курильских островах. Он читал лекции о международном и внутреннем положении Советского Союза. Его ждали.

После лекции задавали много вопросов. Николай Исаакович охотно и со знанием дела отвечал.

Потом его кормили любимой ухой из рыбьих голов. Съев уху, он «разбирал» рыбьи головы, обсасывая каждую косточку. Как он любил эту процедуру! И как это было вкусно! Он обожал эту пищу.

Учиться в Ленинград

В июне 1952 года Любочка закончила школу на 4 и 5. Сначала преподаватели даже считали, что она идет на медаль. Они забыли, а Любочка, конечно же, помнила, что две тройки в девятом классе (по географии и астрономии) воспрепятствуют этому.

Когда же Любочке предложили пересдать эти два предмета, она категорически отказалась. Не знаю, как астрономия, но история и география, как и ботаника в младших классах, остались в ее памяти ка предметы, к которым она совершенно неспособна.

Поскольку аттестат зрелости у Любочки был вполне приличный, она решила поступать в Институт в родном городе – Ленинграде. Родители не возражали. Там жила многочисленная родня. Пропасть не дадут и приглядят.

Посадка на пароход на Сахалине

Толпы желающих выехать с Сахалина осаждали пароход в порту Южно-Сахалинска. Пограничники провожали на пристани трех девочек и двух мальчиков, выпускников школы. Солдаты стояли на сходнях и перед ними, оттесняя толпу и сдерживая ее.